Ветеран войны из Старых Чечкаб Гарифзян Хусаинов рассказал о пережитом на войне

«В 1939-1941 годы, до войны, я со своим отцом Ашрафзяном работал на вырубке леса в марийских лесах. В мае 1941 года мы вернулись в родную деревню… 22 июня 41-го я, 16-летний юноша, и все жители села услышали весть о начале войны. В это лето я с отцом целое лето пас деревенское стадо. Каждый день мужчины уходили на войну. Всего из нашей деревни на фронт ушло 166 человек. В декабре сорок первого меня взяли в третью школу ФЗО. Там нас обучили разным специальностям. Через три месяца я вернулся в свою деревню, домой. С апреля 42-го работал на фанерном заводе Зеленодольска. А в ноябре 43-го меня, восемнадцатилетнего парня, вызвав в военный комиссариат, отправили на войну. Военный комиссариат Татарии отправил меня на станцию Суркала в Марийской АССР. В этом Военном полку я и такие же молодые солдаты, как я, перенесли голод и мучения. Оказывается, в народе лагерь называли «сушилкой»

В первый же день прибытия нас выстроили на улице и заставили снять всю теплую одежду, связанные матерями носки, варежки, оставили нас голыми. Затем эту одежду сожгли. Голышом нас загнали в землянки. А в землянке под ногами вода, воздух влажный, холодно…Леденящий душу холод…

В землянке голыми сидели двое суток. Когда было совсем невыносимо холодно, грелись, ютясь друг к другу. А на улице ноябрь… Из этой преисподней в декабре 43-го нас отправили на станцию Кубинка в Москве, в 45-ую танково-десантную часть. Отсюда в конце декабря направили в горячую точку войны.

Первая встреча с фашистами произошла в начале января 44-го около города Белая Церковь. Первым Украинским фронтом командовал маршал Жуков. Мы стали наступать в направлении Гомеля. Но я не дошел до Гомеля. 27 января фашистский снаряд разорвался рядом со мной, и я какое-то время пролежал без сознания. Не знаю, сколько пролежал. Когда пришел в сознание, хотел открыть глаза. Но сколько бы ни старался, света я не увидел. Только богу и мне самому известно, какие мысли в то время были у меня в голове. Я навеки потерял способность видеть красоту и великолепие окружающего мира. Я не смог увидеть радость моих родителей от моего возвращения в родное гнездо, - подумалось мне. Я вздрогнул от голоса санинструктора: «Живой что ли?». «Живой!» - ответил я. Она старалась поднять меня, потом поволокла меня с поля битвы. Кругом свистят пули, разрываются бомбы. Ползли долго. Через некоторое время меня положили на сани, казалось, что едем очень долго. Когда остановились, меня с саней занесли то ли в дом, то ли в сарай. Запомнилось, что уложили на застеленную соломой землю. Как будто немного успокоился. Рядом с собой я слышал стоны, голоса, говорящие на разных языках. Кажется, здесь раненых, как я, было очень много. Через несколько дней мои глаза прооперировали. Этот дом оказался полевым госпиталем нашего полка. Через дней десять меня по железной дороге отправили в госпиталь Курска. Спустя двое-трое суток - эшелоном в Читу. Туда ехали целый месяц, по дороге овшивели. В госпитале нас помыли, дали чистую белую одежду. И кормили здесь хорошо.

В конце 44-го я начал немного различать силуэты и свет. С сопровождающим меня отправили в родную деревню. И по дороге домой пришлось перенести многие тяготы и лишения. Добрался до родного дома: голод, кушать нечего. В августе я вышел на сев в колхозе. В это время я уже был кавалером Ордена Славы третьей степени. Орденов у меня более десятка. Не приведи вам увидеть голод-холод, ужасы войны, выпавшие на нашу участь», - рассказывает дедушка.

О тех тяжелых годах, которые своим огненным дыханием опалили каждую семью, дедушка помнил всегда. Долгие 1418 дней до Дня Победы остались в его душе навечно.